"Ходят слухи, что Сталин убит Молотовым..."

16 октября 1941 года - драматическая страница в истории Великой Отечественной войны: враг подошел к Москве. Бои шли на окраинах города. В столице началась паника. Массовая эвакуация (по сути - бегство) москвичей, предприятий, организаций...

О московской осени 1941-го рассказано немало. Но чаще всего это либо художественная проза, либо мемуары, написанные многие годы спустя. Перед вами - страницы из дневника Ирины Краузе, уникальный документ, живое свидетельство участницы событий, какими их видела и чувствовала молодая москвичка.

24-летняя аспирантка Московского педагогического института иностранных языков Ирина Краузе с началом войны рвалась на фронт, готовилась стать медсестрой. Но помешала анкета. Ирина жила с матерью - А.И. Доброхотовой, известным советским педиатром, членкором АМН СССР. Отец, Фридрих Краузе, немец, перед войной работал врачом в Магнитогорске, у него была другая семья. В начале войны он был арестован, прошел сталинские лагеря...

Ирина Фридриховна Краузе с десяти лет и до самой смерти в 1993 году вела дневник. Ее сестра Елена Фридриховна передала его в архив "Международного Мемориала", сотрудники которого ищут и бережно сохраняют семейные реликвии - письма, фотографии, документы, дневники...

4 сентября. Что записать сегодня? Вот разве о воре, который любезно прислал мне все квитанции, бывшие в моем кошельке, и ключик от чемодана. После таких случаев невольно начинаешь симпатизировать роду человеческому.

5 сентября. Публике очень хочется взять обратно города, поэтому сегодня говорят уже и о Гомеле, и о Николаеве, и о Кривом Роге. Что в этом верного? Пока наши только упорно летают в Берлин, в очередь с англичанами. Днем была в институте, потом в клинике на лекции. Вечером учила наизусть Блока.

6 сентября. День без особых происшествий. Хорошо держится Одесса, о Ленинграде и говорить не приходится. Завтра - всесоюзный воскресник, но нас, сестер, отпустили, - с утра опять будет лекция.

7 сентября. Первый раз делала сегодня перевязку, и даже не только перевязку, а вообще обрабатывала рану: промывала, присыпала стрептоцидом и бинтовала. Сначала все кажется необыкновенно трудным, и руки двигаются удивительно нескладно. Потом смотрела на переливание крови (одна из наших тоже помогала). Производили его молодому татарчонку, совсем мальчику. Он стонал тонко и жалобно, все время страдальчески сдвигал брови. А под конец покрыл нас очень здорово по матушке.

8 сентября. Только что собиралась приступить к занятиям, как в 12 часов ночи радио-дядя тихо и нежно сказал: "Воздушная тревога". Пришлось будить маму и идти вниз. Луна светила вовсю, и ночь была абсолютно светлая, но факт остается фактом - прилетел, гадюка. Стреляли много, и самолет какой-то летал, но бомб никто не бросал, по крайней мере - поблизости. Кончилось все без четверти четыре.

9 сентября. Во-первых, сегодня очень хорошая сводка: немцев выбили из Ельни и гонят дальше. Под Одессой румынам тоже порядочно досталось. Только все равно все говорят о длительной войне, и у меня сжимается сердце. Как ни говори, а все-таки сейчас не жизнь, а суррогат. Во-вторых, несколько бомбочек самолеты вчера сбросили, не то в жилые дома (по газетам), не то, по слухам, в "Шарикоподшипник". Сказали, что пострадали Яузские Ворота...

11 сентября. Тревоги почему-то не было. Позвонила Шуре. Встретились и пошли в кино. Сначала поглядели "Антона Ивановича", а потом "Победу за нами" N 4. Картина приличная, а боевые эпизоды опять заставили подумать о трусости, о человеческой жизни, о ее смысле и прочих нудных вещах..

13 сентября. Новости неутешительные - взят Чернигов, говорят, окружен Ленинград. В метро наблюдала такую сценку: пьяный красноармеец начал шуметь, кричать что-то о финской кампании. Публика молчала - чувствовалось только сдержанное неодобрение. В это время двое военных (кажется, лейтенанты), стоявших в другом конце вагона, быстро подошли к пьяному и начали горячо говорить ему что-то на ухо - очевидно, увещевали. И тот понемногу сдался и затих. Что меня поразило, так это какое-то чувство ответственности за своего товарища, которое видно было у этих двух командиров.

14 сентября (воскресенье). Утром была радиопередача из Ленинграда. Слышимость никуда не годилась, что-то там пищало и улюлюкало, но все-таки на душе стало легче: обещают город не сдавать ни при каких условиях. Были с мамой на утреннем спектакле "Черевичек". Музыка чудесная, совсем чайковская, поставлено красиво, поют прилично.

19 сентября (почти 3 часа ночи). Сегодня с утра у всех подавленное настроение: под Киевом ожесточенные бои, и немцы подошли уже к окраине города (это сводка). А по агентству ОГГ ("одна гражданка говорила"), Ленинград вторые сутки обстреливается мощной артиллерией. Мама ходит совсем сама не своя, да и мне тоскливо. Победа, конечно, будет, но когда? В 11 ч. 30 м. радио вдруг зашипело: "Граждане..." Пришлось спускаться. Уложила маму, а сама сидела в вестибюле и читала "Эмигрантов" А. Толстого, благо занятно. Стреляли много, хотя и с перерывами, но не страшно.

20 сентября. Судя по газетам, один самолет все-таки был над Москвой, но вреда не причинил. Сегодня утром опять говорил Ленинград, слава Богу. Под Киевом ожесточенные бои, что скрывается за этой формулировкой? Из магазинов все быстро исчезает, в первую очередь, конечно, теплые вещи и обувь.

25 сентября. С утра поехала в госпиталь. Приняли меня любезно и направили во второе хирургическое отделение, где я и пробыла до 5 часов. Меня посадили к тяжелораненому (септическое состояние), и я его по мере сил и умения обслуживала. В основном выполняла работу санитарки - подавала судно, переворачивала, кормила. В первый раз делать все это странно, но зато потом осталось какое-то чувство удовлетворения.

27 сентября. Днем неожиданно заявилась Нинка Попова. Настроена в высшей степени обывательски ("тревог боюсь, на оборону трудиться не собираюсь" и т.д.). И я сразу озлилась. Очень уж подло получается, когда люди с чувством собственного превосходства ругают власти, сами не желая палец о палец ударить. А ведь дело касается их жизни и счастья, за которые должен проливать кровь кто-то другой... В Москве вчера всю ночь стреляли, и сегодня, кажется, будет то же самое. Это все ерунда, конечно. Больше всего мы страдаем от холода - навьючиваем на себя все имеющиеся теплые вещи и все-таки дрожим. Но, в конце концов, и это пустяки.

30 сентября. Сегодня с утра поехала в военкомат. Там со мной долго беседовал дежурный на веселую тему - о моей фамилии. Наконец, все-таки разрешил стать на учет, для чего нужно было поехать в наше отделение милиции. Получила повестку на 6-е - явиться за военным билетом. Только на фронт меня с такими биографическими данными точно не возьмут.

2 октября. Пишу во время тревоги. Самое скверное во всем этом то, что мама застряла где-то по дороге домой. И хоть бы знать точно, где она, далеко или близко. И как она ночью будет добираться?

3 октября. Отбой вчера дали только в десять минут второго, а через некоторое время появилась мама. Она все-таки, слава Богу, попала в метро, а потом, конечно, шла пешком. В газетах сказано, что ни один самолет к городу допущен не был.

8 октября. Новости (официальные) печальные: ожесточенные бои на Вяземском и Брянском направлении. Публика явно угнетена, охватывает чувство какой-то безнадежности. Поехала в военкомат. На мое счастье, там оказался нужный человек. Билет он мне выписал, но еще не дал в руки, придется съездить завтра. Тут же быстренько прошла медкомиссию, тетя мельком выслушала мое сердце и спросила, чувствую ли я себя здоровой, после чего написала "годна".

9 октября. Сегодня официально объявили о сдаче Орла "после упорных боев" - хотя говорят, что он был взят без боя не то 3-го, не то 4-го. Вязьма будто бы тоже уже в прошлом. А что дальше? Защита Москвы? Ну что же, будем защищаться... Только сейчас невероятно грустно, больно и стыдно за весь ход войны. Получила, наконец, военный билет и ношусь с ним как с игрушкой.

10 октября. Пишу под обычную "музыку" - где-то грохочут зенитки. Сводка сегодня все та же, в газетах передовые на тему "Отечество в грозной опасности". Опять по мере сил и возможности эвакуируют детей.

11 октября. Очень тяжелый для меня день. Прежде всего, кругом вообще плохо: кто может - бежит. Говорят, что уже уехало и правительство. Так или иначе, но оно молчит, и на публику это действует удручающе. Официально на Брянском и Вяземском направлениях продолжаются упорные бои. Больше ничего не сообщается. Немцы же будто бы сбрасывают листовки - "Ляжете спать советскими, а встанете немецкими". Не случилось бы этого в действительности; в Орле, говорят, было именно так. Везде полная растерянность - даже начальство, не говоря уж о подчиненных, не знает, что делать... Вчера встретила на улице какого-то человека, несшего пустой гроб. Несколькими шагами дальше меня остановила старушка и, кивнув в сторону гроба, убежденно сказала: "Вот счастье человеку. Умер - и ни о какой драке думать не надо".

12 октября (воскресенье). Тяжело. Внутри все противно ноет. Новостей никаких - все те же упорные бои на тех же направлениях. Состоялся очередной митинг: говорили ученые. Капица ярко обрисовал роль науки и техники в будущем - разрушение, напр., одной небольшой бомбой какой-нибудь европейской столицы со всем ее населением. Приятно, а главное утешительно... Настроение у всех на редкость единодушное: сознание полного краха всего, банкротства системы и руководителей, невозможность верить во что бы то ни было... и наряду с этим - отчаянное желание чуда, спасения... А верхи молчат, и никто не знает, будет ли вообще Москва обороняться до последнего.

14 октября. С утра до 6 ч. вечера смотрела, как уезжает народ. У всякого своя этика: мама полагает, что нельзя работать под Гитлером, а мне кажется, что стыдно и подло оставить здесь других. Так мы друг друга и не понимаем. Мне тяжело смотреть, как люди теряют человеческий облик. Вот мы и стали вплотную участниками исторических событий - пускай мелкими, рядовыми, но с типичной судьбой.

15 октября. Прежде всего решила отправиться в свой институт, чтобы попробовать получить деньги и документы. Занятия через пень-колоду еще велись, правда, только на 3-м курсе, первые два отправились копать окопы... Институт продолжает эвакуироваться двумя очередями, причем в первую включаются особо избранные. Мимо меня прошел какой-то военный. Разговорились. Очень советовал уезжать, обещал защитить город. Весь день 15-го Москва казалась какой-то притихшей, оглушенной. Появились признаки дезорганизации и растущей растерянности. Заговорили о том, что войска бегут, так как катастрофически недостает боеприпасов.

18 октября. Последние два дня на улице странное возбуждение. Почему-то не работало метро. В сущности, с минуты на минуту ждали немцев. Всем рабочим и служащим давали расчет - больше, правда, на бумаге - денег было мало. У нас в институте тоже бесперебойно раздавали справки, трудовые книжки, дипломы - все, кроме денег... С перерывами стреляли почти всю ночь...

...Первый день московского безвластия. Вся верхушка - административная, партийная - сбежала в ночь с 15-го на 16-е, бросив все - людей, ценности, документы. На посту остались только рядовые, скромные работники, которые и начали пытаться наводить кое-какой порядок, хотя бы чисто формальный. Днем по радио диктор торопливо прочел какое-то бессвязное постановление Моссовета, касающееся ресторанов и троллейбусов. Радио с утра до вечера шпарило веселые арии и классическую музыку, а в газетах очень невнятно упоминалось об обороне Москвы.

Рассказывали много интересного: рабочие ряда заводов, не получив денег и убедившись в отъезде начальства, разгромили склады, так сказать, самоснабдились мясом, водкой, кондитерскими изделиями. То же самое произошло и в магазинах - там, где заведующие не все успели захватить с собой. Кое-где, говорят, дошло дело и до расправы. А винить толпу, во всяком случае, не приходится. В 11 часов утра наконец выступил Щербаков (секретарь ЦК, МК и МГК ВКП(б). - И.О.). Сказал что-то маловразумительное: граждане, сохраняйте спокойствие, Москву будут защищать и т.д. и т.п. В сущности, в воздухе носилась уже полная анархия. Сама я немножко успокоилась, только удостоверившись, что наш отъезд опять прочно откладывается. Сегодня после маминого обхода мы с ней отправились домой и, подойдя к метро, поймали только кончик речи Пронина (председатель исполкома Моссовета. - И.О.). По слухам, его вернули с дороги. Призывал рабочих и служащих снова приступить к работе (это после окончательного расчета!), торговую сеть - беспрерывно снабжать население продуктами, а транспорт - образцово обслуживать публику. Впечатление было ошеломляющее - будто кто-то специально издевается над нами в последние дни. Так развалить и дезорганизовать сложную жизнь большого города могли только или враги, или окончательно безмозглые и очень трусливые люди. Население плюет на Пронина, шляется по улицам и выстаивает в длиннющих очередях, пытаясь достать хлеб насущный.

На улице установилась зима - снег лежит и не тает. Лучше это или хуже? Часть войск, очевидно, экипирована прилично, но далеко не все.

Вернувшись из больницы, поехала в институт за деньгами. Там уже стояла безнадежная очередь, но я была принята прямо в середину нашими девочками. Конечно, много трепали языком. Дальновидная Нелли больше всего в жизни боится вопроса в будущей анкете: почему вы остались у немцев? Ольга дожидается момента, чтобы тихо уничтожить комсомольский билет, и подлизывается ко мне, "арийской девушке". Бедняжку Тамару напугали услужливые подруги, охая над ее еврейством. Зато Тамара Н. цветет, хорошеет и никаких врагов не страшится.

19 октября (воскресенье). Ура! Мы снова обретаем твердую власть. Сначала радио передало распоряжения Моссовета об отдаче под суд нескольких директоров магазинов за всякие злоупотребления, потом приказ начгарнизона о поддержании порядка, строжайшей дисциплине и передаче военному трибуналу всех лиц, проживающих в Москве без прописки. Хватились! (Половина домовых книг была сожжена в эти дни.) Наконец, уже вечером, появился приказ, подписанный Сталиным и назначающий нового коменданта г. Москвы, и самое главное - постановление Комитета обороны, тоже за подписью Сталина. В городе вводится осадное положение, защита дальних подступов вверяется командующему Западным фронтом Жукову, ближних - кажется, Артемьеву (начальник гарнизона Москвы. - И.О.). Порядок в Москве поддерживается войсками НКВД и милицией, причем всякий, его нарушающий, подлежит расстрелу на месте. Граждане призываются к спокойствию и организованности.

Что сей сон значит? Над этим вопросом ломают себе головы все москвичи. Слухи ходят самые невероятные: что Сталин убит Молотовым, что, наоборот, Ворошилова убил Сталин, что, наконец, все они сбежали и т.д. и т.п. Не объясняют только, какой же именно лозунг и кем был дан в ту роковую ночь с 15-го на 16-е, когда все руководители дали драпу (между прочим, говорят, многих теперь вернули). "Спасайся, кто может" - что ли? Будто бы немцев ждали с часа на час. Во всяком случае, эти 2-3 дня простоя встали государству в солидную копеечку, не говоря уж о моральном эффекте. Целый ряд предприятий сейчас с большим трудом налаживает работу: станки погублены или сломаны, люди разбежались.

А пока кое-где уже сняли и сожгли портреты вождей, плакаты и лозунги. Сводка сегодня стандартная, и понять из нее что-нибудь совершенно невозможно.

20 октября. В городе восстанавливается порядок: предприятия работают, милиция усиленно проверяет паспорта, в магазинах появились какие-то продукты. Газеты пишут о суде над группой паникеров и дезертиров - дирекцией какой-то обувной фабрики. В некоторых местах, по слухам, вынырнуло удравшее начальство - очевидно, много народу вернули. Опять говорят о разбомбленном эшелоне Большого театра и о том, что Лемешев и Ойстрах пешком идут обратно. По радио начинают выступать разные живые артисты.

24 октября. Пишу во время тревоги, да еще вторичной. Первая продолжалась полтора часа, с 7 до 8.30, а вторую объявили в 12 часов, и она еще не думает кончаться, хотя сейчас двадцать минут второго. Сегодня и в газетах упоминается о последних налетах на Москву, во время которых имелись "жертвы". Нам с мамой надоело ходить вниз, и мы отсиживаемся в собственной комнате, только изредка вылезаем в коридор, если уж совсем дребезжат стекла.

В "Известиях" сегодня очень неплохая статья Артемьева об обороне города. Будут, мол, уличные бои, и жители должны чувствовать себя солдатами. Ну и что же, пускай будут. А Москву, может быть, действительно отстоят?

Публикация Ирины Островской, члена правления общества "Мемориал"

Email: istclub@izvestia.ru