Звонок тревожный, но не последний [ 3 ]
Средства массовых коммуникаций, предлагающие школьнику лавину уже готовой информации, создают иллюзию образованности. На этом спекулирует и огромное количество платных вузов, создавая, в свою очередь, культ высшего образования
Василий Синенко: «У нас около трех тысяч вузов, которые паразитируют на том, что создают иллюзию о высшем образовании. Три тысячи, а надо всего сто! Культ высшего образования, качество которого сильно упало, имеет очень серьезные последствия»
Втом, что российское высшее образование сегодня дискредитировало себя, сильно потеряв в качестве, одной из первых виновата школа. Нынешний ЕГЭ показал — современные ученики старших классов образованы хуже, чем кто-либо из их предшественников. Но мы столкнулись с замкнутым кругом: пока не решится проблема кадров в средней школе, пока статус учителя будет низким, а в педагогические вузы абитуриенты будут приходить лишь ради диплома, мы неизменно будем получать выпускников-недоучек. Почему сейчас так важно поднимать престиж рабочих профессий и бороться с культом вузовского образования, почему рейтинг школ определяется количеством компьютерных классов, что мы потеряли, отказавшись от советской системы, и почему школьники «самой читающей нации в мире» совсем перестали читать — эти вопросы обсуждались на Съезде работников образования Сибири, который прошел в начале ноября в Новосибирске. Об этом же, резюмируя итоги события, мы побеседовали с одним из организаторов съезда, ректором Новосибирского института повышения квалификации и переподготовки работников образования (НИПКиПРО), председателем Ассоциации учреждений повышения квалификации работников образования СФО, доктором педагогических наук Василием Синенко.
Школа переходного периода
— Василий Яковлевич, какова точка зрения Съезда работников образования — что сейчас происходит с нашей школой?
— Замечу, что это уже третий подобный съезд в истории Сибири. Первый был в двадцатые годы (в 1926 году — Ред.), второй — в конце 1999 года. Инициатором его проведения, как и нынешнего, выступила Межрегиональная ассоциация «Сибирское соглашение». В нашем регионе много разных подходов к развитию системы образования, но есть общие тенденции. Они и стали темами для обсуждения. Во-первых, говорили о том, как перевести школьное образование на новые экономические рельсы. Это, в первую очередь, касается вопроса подушевого финансирования в системе общего, а теперь как дошкольного, так и начального профессионального образования. Во многих регионах эта модель уже работает. Подушевое финансирование подразумевает, что деньги, образно говоря, идут за учеником. Прежде объем выделяемых средств школе зависел от количества классов в ней. Теперь, если ученик решит перейти в другую, он уведет за собой из школьного бюджета около 14 тысяч рублей в год. Поэтому в идеале общеобразовательные учреждения должны быть заинтересованы в хорошей работе своих сотрудников, чтобы к ним стремилось как можно больше учеников.
Во-вторых, много дискуссий вызвал вопрос об отраслевой системе оплаты труда, которая предполагает, что учитель получает уже не за стаж по единой тарифной сетке, а за качество работы.
— Но как возможно измерить качество, по каким критериям?
— Это очень больной вопрос. Действительно, что можно считать мерилом? Количество человек, поступивших в вузы? Будем говорить откровенно: сегодня это совершенно неактуально. В России более трех тысяч вузов, среди которых немало частных, где для поступления порой достаточно заплатить деньги. Нужны другие критерии. Одним из них является ЕГЭ, хоть к нему и негативно относятся. Но в целом съезд положительно оценил саму систему, ведь это все-таки единый экзамен: задания и критерии одни и те же. Когда школьники выполняют ЕГЭ, они находятся в равных условиях. Правда, здесь тоже возникает проблема. Например, в сельской школе и в гимназии уровень подготовки сильно отличается. Поэтому, оценивая результаты единого госэкзамена, надо смотреть не на то, как по факту выполнено задание, а как приросла обученность испытуемого. То есть не по абсолютному значению набранной суммы баллов, а по тому, как это количество баллов изменилось. В прошлом году учитель работал так, а в этом иначе. Пусть в абсолютном значении ученик с окраины города набрал меньше, чем ученик из гимназии, — важно увидеть прогресс, динамику, которую мы называем дельтой, то есть приращением.
При этом нам нужно не упускать из виду и оценивать уровень воспитанности школьника. Можно вырастить компетентного ребенка, способного непрерывно обучаться и без ошибок писать ЕГЭ, но социально опасного человека. Это очень важный вопрос.
Обсуждалась на съезде информатизация образования. К сожалению, электронное оснащение школ у нас часто становится самоцелью. Первое место занимают общеобразовательные учреждения, в которых больше компьютеров. Но я проведу параллель. Когда спортсмен приезжает на Олимпийские игры, за что ему дают медали? За спортзал, в котором он тренировался, кроссовки или за результат? Хорошая оснащенность — это всего лишь условия. Проблема цифровой школы должна решаться ответом на вопрос: как техника может помочь в процессе обучения? Вот, например, сейчас, особенно в начальных классах, много мультимедийных досок. В Кызыле, где провели исследование на этот счет, родители младшеклассников обратились к учителям с просьбой поумерить свою активность в применении этих досок. Дети от них сильно уставали. Оказалось, что цветные картинки, которые все время мельтешат у них перед глазами — не в радость. Все хорошо в меру. Учитель тратит много времени, чтобы создать простую картинку, в то время как намного легче просто взять мел и начертить эту окружность на доске. Или другой забавный случай. Знакомая директор школы удивлялась тому, что увидела в Кемеровской области. Там каждый ученик, если ему что-то непонятно во время урока, нажимает на столе кнопку. Учитель слышит зуммер, отслеживает по монитору стол и подходит. А не проще ли поднять руку?
Непрестижные профессии
Василий Синенко
— Вы упомянули о частных вузах. Министр образования и науки РФ Андрей Фурсенко сетовал на их огромное количество, на то, что их услуги не отличаются высоким качеством, и призывал повышать престиж среднеспециальных заведений. Как, по-вашему, это можно сделать?
— Эта проблема никогда не решится, пока у нас будет низкий статус рабочего. Как повышать престиж? Очень просто — с помощью СМИ, фильмов, телевидения. Что сегодня самое актуальное на ТВ? Ксюша Собчак, гламур — простого рабочего человека на экранах нет. Он есть только в старом советском кино, которое иногда показывают. Общество полностью отошло от того, чтобы принимать рабочие специальности как нормальную, полноценную профессию. Даже при довольно неплохих заработных платах на заводах молодежь туда не идет. Даже когда они поступают в ПТУ, то дальше по профилю работают единицы. А рабочих в стране не хватает, особенно квалифицированных. Проблему решаем за счет гастарбайтеров. У нас около трех тысяч вузов, которые паразитируют на том, что создают иллюзию о высшем образовании. Три тысячи, а надо всего сто! Сейчас начались мероприятия, в ходе которых недостойные вузы лишат аккредитаций и лицензий. Не удивляйтесь, но в высшие учебные заведения поступает почти вдвое больше, чем оканчивает школу. Парадокс. Дело в том, что абитуриенты идут сначала в один вуз, потом в другой. Культ высшего образования, качество которого сильно упало, имеет очень серьезные последствия. А вот высокопрофессиональных инженеров почти не осталось. Боюсь, однако, как бы в период начавшейся «чистки» не пострадали признанные государственные учреждения высшего образования.
— Но учитель сейчас — тоже не престижная профессия. Большинство выпускников педагогических вузов не работают по специальности, а качество педагогического образования оставляет желать лучшего. Кто сейчас идет в школу, насколько это квалифицированные кадры?
— Эта проблема обсуждалась на съезде. При всех переходах на отраслевую систему оплаты труд учителя стоит мало. Я очень хорошо знаю наш НГПУ и могу сказать, что квалификации выпускникам очень не хватает. Учителя привыкли работать по готовым рецептам и схемам. Но такой специалист не сможет создать творческую, исследовательскую атмосферу в классе. Ребенок должен сейчас выпускаться уже в чем-то явно заинтересованным, а творческого человека может воспитать только творческий учитель. Педагогов надо часто переобучать, поднимать уровень квалификации. Но с нынешним поколением наставников это будет непросто сделать. Сейчас в педагогические вузы часто идут те, кто не поступил в другие. Не смог в НГУ — пошел в НГПУ, а потом по профессии никто не работает. Высшее образование стало самоцелью, но в медицинском или педагогическом вузе такого не должно быть. Сейчас эту и так ненормальную ситуацию усугубила система ЕГЭ. Для поступления в разные вузы нужно набрать разное количество баллов. В один вуз достаточно одной суммы, для поступления в другой необходимо набрать больше. И абитуриент мыслит так: хорошо, в вуз, в который не прохожу по баллам, я не пойду — пойду в тот, куда прохожу. Человека уже не интересует, кем он будет, какую профессию получит, ему важно только то, пройдет он по конкурсу или нет. Поэтому сейчас у абитуриентов педагогических вузов нет мотивации стать учителем. На факультет иностранных языков поступают, чтобы знать языки и быть, к примеру, переводчиком в турфирме, на худграф — чтобы стать дизайнером, а не учителем изобразительного искусства. Педагогический вуз — это прежде всего работа с детьми, а сейчас этой практики фактически нет. Уже с первого курса студент должен находиться в школе, присутствовать на уроках и не просто смотреть, как учитель общается с классом — он этого и так насмотрелся, а самому пробовать «рулить».
О том, что мы потеряли и нашли
— Высшее образование дискредитирует себя. На то много объективных причин, но как одну из основных называют школу и низкое качество ее работы. Что все-таки происходит, почему среднее образование так сильно просело?
— Это происходит по ряду причин. Во-первых, это невысокий профессионально-методический уровень подготовленности кадров, о чем я уже говорил. Во-вторых, свою роль играет низкий статус современного учителя. Если учительница одета хуже, чем ученики, если — я буду называть вещи своими именами — она более убога, то о каком статусе может идти речь? Конечно, если учитель искренне хочет быть педагогом и попал в школу не случайно, то у него обязательно установится с классом хорошая связь, но в педагогические вузы опять же идут часто лишь за дипломом, поэтому таких учителей мало.
Третья, возможно, главная причина — отсутствие у школьников мотивации к истинно глубокому образованию. Понимаете, здесь складывается парадокс. Дети благодаря Интернету и современным средствам коммуникации знают вроде много, но учтите — глубины в этих познаниях нет. Все поверхностно. Могу описать, во что превратились знания учеников. Это не озеро с глубоким песчаным дном и полными водами, а довольно широкое болото с оползающими берегами. Вроде знают обо всем много, поверхность воды большая, но зайти туда невозможно — везде грязь, нет глубины. И при этом у детей появляется определенный снобизм, они считают, что знают больше «какой-то училки» — зачем им алгоритмы и теоремы Пифагора? Но самое главное, что средства массовой коммуникации воспитали в детях сознание того, что, оказывается, знания не нужны — можно хорошо не учиться и при этом стать успешным человеком в обществе. Причем понимание того, что такое успешный человек, искажено. Для подростков таковой является, к примеру, Ксения Собчак и другие герои нашего телеэкрана. Извращенность этого понятия уничтожает в детях мотивацию к настоящему образованию.
Василий Синенко
— Если сравнивать советскую и современную школы: что общее образование потеряло и приобрело?
— Эту тему обсуждать опасно. Можно увлечься ностальгической волной. Надо постараться быть объективным.
Сразу скажу — утратила нынешняя школа то, что было хорошо наработано и чего не следовало бы терять. Наша школа в тот период отличалась очень мощным математическим и естественно-научным образованием. Этого-то мы и лишились. Может показаться, что к счастью — не все имеют способности к тому, чтобы быть физиками и математиками. Но я отвечу. Физику, которую тогда изучали, хорошо должны знать в первую очередь те, кто никогда в жизни не будет иметь с ней дело, — она формирует очень серьезный мировоззренческий компонент личности, мировидение. Сейчас это потеряно. Проведу параллель. Мы переживаем спортивный кризис. В хоккейные команды нанимаем спортсменов из других стран, для футболистов приглашаем западных тренеров, платим им бешеные деньги, а раньше обходились своими силами, причем и профессиональных канадцев побеждали. Что же произошло? Раньше этот интерес к спорту был заложен во всем социуме. Вы заметили, что сейчас зимой можете спокойно зайти в подъезд и не бояться, что вам по ногам ударит шайба с клюшкой? А раньше любой сопливый школьник бегал с ними. Сейчас этого нет — все сели за компьютеры, электронные игры. А раз это массово исчезло, пропал и народный спорт. Проблему покупкой кадров не решишь. То же самое и с естественными науками. Если физику или биологию основательно изучать только в отдельных школах, но не глубоко во всех, мы никогда не получим ни Курчатовых, ни Ландау, ни Вавиловых. Вот то, что мы потеряли, думаю, безвозвратно. Когда накануне перестройки был произнесен лозунг о гуманитаризации образования, школа сразу стала пренебрегать этими дисциплинами. Но лозунг был понят неправильно. Под гуманитаризацией подразумевался культурологический аспект той же физики. Стоило показать красоту симметрии законов физики! Физика может быть гуманитаризирована, а история как раз политехнизирована, если будет преподаваться грубо, формально.
Что приобрела школа? Я уже говорил о современных экономических аспектах ее деятельности. Не хочется говорить, что хотели как лучше, а получилось как всегда, но ситуация иногда бывает близка к тому. Мы отошли от монополии одного учебника. Это очень серьезный и положительный шаг. Появился конкурс пособий. Правда, они стали дорогими и постоянно меняются. Идет определенное лоббирование внедрения учебников издательствами, которых сейчас больше 60. Я вообще сторонник того, что в школе не должно быть учебников — только книги для чтения. Учитель физики — это и есть учебник. Вот пример. Я по образованию физик и математик. Когда я изучал деятельность ученых-физиков, мне удалось выделить в ней восемь, не зависящих от их характера и условий работы, этапов, которые они непременно проживают, когда делают открытие. Все начинают с противоречия. Если его не будет, ученый ни о чем не задумается. Дальше идут исходные факты, догадки, гипотезы, проверки гипотез и так далее. Есть, например, закон сообщающихся сосудов. И вдруг я прихожу на урок и приношу те же сообщающиеся сосуды, но очень тонкие, капиллярные, в которых высота жидкости зависит от их диаметра. Жидкость однородная, я ее капаю в сосуды. Там, где тонкая трубочка, ее уровень выше, где более широкая — ниже, хотя они и сообщаются. В сознании детей возникает противоречие. Когда мне удалось адаптировать эту логическую исследовательскую технологию ученых для школы, дети стали исследователями. В них заложен от рождения этот познавательный рефлекс. Зачем тогда нужен учебник?
Еще мы выиграли в том, что серьезно задумались над тем, как дифференцировать детей по уровню их интересов. Сначала элективные курсы, потом профильное обучение. Задумка неплохая, но реализовать ее непросто.
Безусловно, нельзя не сказать о едином государственном экзамене. Это приобретение, хотя впервые попытка его введения предпринималась еще Дмитрием Андреевичем Толстым, графом, министром народного просвещения в конце XIX века — видимо, потому, что он параллельно был еще и обер-прокурором Святейшего Синода. Сейчас это неплохая идея. ЕГЭ выявил ряд объективных недоработок в обучении детей. Однако первоначальная идея его использования комплексно с профильным обучением — и не иначе! — претерпела серьезные трансформации. ЕГЭ «повис», оторвавшись от профильного обучения.
— Сегодняшний старшеклассник — насколько он морально зрелый? Складывается впечатление, что советские школьники к моменту выпуска были более подготовлены к жизни и менее инфантильны, чем современные.
— Абсолютно согласен. Сейчас я почти не работаю со студентами — в основном с аспирантами и докторантами — и наблюдаю удивительную ситуацию. Человек готовит кандидатскую диссертацию — мама и папа сидят за ним, сюсюкают, ходатайствуют. Я уж не говорю о вузах. Физически повзрослев рано, люди стали социально менее зрелыми. Социализация наступает значительно позже. Сейчас либо дети брошены, либо родители их чрезмерно опекают и несут на руках через высшее образование и даже через аспирантуру. Это нелепость. Почему раньше школьники были более зрелыми? Потому что авторитет учителя был весомым. Вы знаете, когда я учился и однажды увидел, что учительница ест, я испытал шок. Как это — ест? Учитель был кем-то обожествленным. И нам хотелось быть похожими на него. А сейчас не хочется, потому что статус учителя низок. И здесь есть еще одна серьезная проблема. Положим, на учителя быть похожим плохо, но на кого тогда равняться? Нет образа, он размыт. Нет Гагарина, на кого хотелось бы быть похожим всем мальчишкам. Взросление наступает позже, процесс социализации затягивается. Я, честно говоря, думаю, что и в Отечественной войне мы победили еще и потому, что молодежь была значительно более зрелая, более устремленная. То поколение вообще выглядело иначе, подростки даже внешне взрослее выглядели.
— Больное место школьной программы — преподавание гуманитарных дисциплин, особенно литературы. Почему школьники выпускаются с непрочитанной школьной программой? Должна ли школа вообще бороться с изданием «кратких содержаний» как явления?
— Вообще, и в советское время при усиленном изучении естественно-научных дисциплин страдали гуманитарные предметы. Страдали — это, конечно, понятие относительное. Не прочитать «Войну и мир» было немыслимо. Когда я оканчивал школу, мы писали выпускные сочинения, приходя в класс только с одной ручкой — у нас на столе не лежало книг, мы не могли открыть первоисточник и посмотреть цитату. Мы должны были все знать, и многие вещи наизусть. Для этого надо было много читать. Я бы даже не сказал, что сегодня читают мало — просто перестали. В советское время при изучении литературы преобладал сциентизм, то есть был перенос технологии изучения естественно-научных дисциплин на гуманитарные. Это нехорошо. Но мне в свое время повезло — я учился в сельской школе, где работало большое количество политических ссыльных. Мы о Блоке на уроках спорили! Учительница литературы нас этим самым втягивала в чтение, но таких преподавателей было мало. И сейчас дело обстоит не лучше. После ЕГЭ мы получили еще большие проблемы с литературой. В первых тестах надо было выбрать, что же было у Пьера Безухова: борода, усы или еще что-то. Это нонсенс. Когда те тесты раскритиковали, экзамен превратился в литературоведческий тест, в сплошную теорию. А если мы говорим о литературе, должно быть сочинение, в котором ученик сможет высказать свое социальное отношение по поводу литературного произведения. Помните, в фильме «Доживем до понедельника»? Ведь в школьном сочинении появилось: «Счастье — когда тебя понимают!».
Сегодня школьники не читают по причине засилья уже готовой информации. Мы в свое время информацию получали только из книг и редко из фильмов — не было ни телевидения, ни Интернета. Сейчас уже никто не читает с фонариком под одеялом. Что толку бороться с краткими содержаниями? Читать больше от этого все равно не станут — найдут другие способы написать сочинение, отыщут что-нибудь в Интернете.
В советское время мы имели сильную систему общего образования. О ней хорошо отзывался Путин и очень высоко ее оценивает Медведев. Возвратиться к ней нельзя — время другое, но определенные позиции необходимо возродить. Пока это еще возможно, пока еще живы старые педагоги, которые знают, как это сделать.
Фото: Борис Барышников